Разделенные океаном - Страница 116

116

Она испытала огромное облегчение, когда вновь смогла думать об этом и даже разговаривать о случившемся с Лиззи. Анна старательно похоронила в глубинах памяти многие факты и события, включая рождение Джона, который, в общем-то, не был частью ее прошлого. Сейчас ей трудно было поверить в то, что крошечный младенец, от которого она когда-то отказалась, превратился в замечательного молодого человека. Анна так гордилась им, что даже жалела о том, что не может рассказать всем и каждому, что это ее сын.

Вспомнила она и о том, что где-то в Нью-Йорке у нее есть родственница, тетка Мэгги, у которой они с Молли должны были остановиться. Фамилия тетки была Коннелли, и она была учительницей, но нанятый Лиззи частный детектив пока что не смог отыскать ее следы.

— Не исключено, что она вернулась обратно в Ирландию, крошка, — сказала Лиззи.

Анна даже обрадовалась этому. Тетка Мэгги непременно написала бы Доктору о том, где она находится, и только представьте, что было бы, если бы он написал ей! При мысли об этом у Анны замирало сердце. Она бы с радостью вновь повидалась с Молли и братьями, но тогда ей придется рассказать им о Джоне, а разве можно объяснить это в письме? Она даже не была уверена, что вообще когда-нибудь сможет это сделать.

Прошло целых две недели, прежде чем Анна вспомнила о Бобби Гиффорде, о том, как он поцеловал ее и сказал:

— Ну что, остановимся на этом и посмотрим, что будет дальше?

А дальше был Джон. Он появился и завладел ее жизнью, выпустив на свободу давно и надежно упрятанные в глубинах памяти воспоминания, которые не оставляли ей времени ни на что, кроме репетиций к новому шоу; сцена по-прежнему была для нее на первом месте. Анну не покидало ощущение, что Бобби звонил, когда она была не в состоянии разговаривать с ним, и теперь она спрашивала себя, почему же он больше не звонит. Получил ли он работу в «Нью-Йорк стэндард», о которой мечтал? Собственно говоря, а почему бы ей самой не позвонить в газету и не узнать об этом, так сказать, из первых рук? Позвонив, Анна узнала, что Роберт Гиффорд работает в редакции, но в данный момент находится за тысячи миль от Нью-Йорка, в другой стране. Женщина, разговаривавшая с ней, отказалась дать его адрес, но Анна не слишком огорчилась. Она почему-то была уверена, что они обязательно встретятся.

Господи Иисусе! Когда он приехал в Лондон, ему показалось, будто он перенесся назад во времени. Некоторым зданиям на вид было не меньше нескольких сотен лет. Даже те, что поновее, выглядели так, словно принадлежали к викторианской эпохе. И в таком старинном окружении совершенно неуместно смотрелись легковые автомобили и красные автобусы.

Бобби Гиффорд отвернулся от окна в номере гостиницы на Парламент-стрит, расположенной прямо напротив министерства иностранных делу или, как здесь говорят, Форин-офиса. Окна, как и во всем Лондоне, были заклеены крест-накрест полосками бумаги, чтобы стекло не разлетелось на мелкие осколки, если поблизости рванет бомба. Соединенное Королевство пребывало в состоянии войны, и он, в общем-то, оказался на линии фронта.

Его номер походил на музейный зал: толстый ковер на полу, громоздкая кровать, покрытая атласным стеганым одеялом с кисточками, на которой стоял его саквояж в ожидании, когда его распакуют, и совершенно неподъемная мебель, которую не сдвинуть было даже вчетвером. Бобби ненадолго задумался над тем, сколько же лиц и эпох повидало потускневшее зеркало в золотой раме над камином. За стойкой портье у него спросили, не желает ли он, чтобы в номере разожгли камин, но Бобби отказался.

Завтра он попробует подыскать себе другое жилье, что-нибудь небольшое и комфортабельное в центре города. Бобби стал специальным европейским корреспондентом газеты «Нью-Йорк стэндард», обосновавшимся в Лондоне, но в самое ближайшее время планирующим перебраться в Париж. Захватив Норвегию и Данию, немецкие войска подступили к границам Бельгии, Голландии и Франции, и известий об их вторжении в эти страны ожидали со дня на день. Бобби полагал, что как американцу ему ничего не грозит и он сможет благополучно составлять и передавать на родину отчеты о существующем положении дел.

Две с половиной недели назад Бобби получил место заместителя редактора газеты. Выйдя наружу, он испустил радостный вопль и, поймав такси, помчался к дому Анны. Он сгорал от нетерпения сообщить ей радостную весть. Бобби было уже тридцать пять лет, но ему не часто приходилось иметь дело с женщинами. Нельзя сказать, что жена вселила в него уверенность, когда бросила его после того, как он потерял работу, причем не по собственной вине, а в Спрингфилде у Бобби не было времени на личную жизнь. Откровенно говоря, он умышленно ушел с головой в работу, не желая заводить романы, но при этом не забывал Анну и ее доброту. А когда они снова встретились, Бобби вдруг понял, что нашел то, что искал. Она была той самой женщиной, которую он ждал всю жизнь. Было в ней нечто не от мира сего, какая-то безыскусность, неповторимая, уникальная для того, кто сделал карьеру в мире шоу-бизнеса, но от этого Анна лишь выглядела еще привлекательнее в его глазах. И Бобби имел все основания полагать, что и она не осталась к нему равнодушной.

Но оказалось, что он ошибается. Бобби попросил консьержа позвонить ей и сказать, что ждет ее внизу, уже представляя себе, как загорятся огнем ее чудесные фиалковые глаза, когда он сообщит, что получил работу, которой добивался, и что совсем скоро переедет в Нью-Йорк.

Господи, каким же он был идиотом! Консьерж за стойкой сообщил, что Анна Мюррей не желает его видеть.

116