Разделенные океаном - Страница 34

— Я пошла, Ирен!

— Пока, милая! — крикнула та в ответ. — В котором часу ты вернешься?

— Наверное, поздно. На этой неделе Том дежурит в первую смену, поэтому он заберет меня в половине шестого, и мы пойдем в кино.

— Что ж, желаю вам хорошо провести время, милочка.

Прежде чем открыть дверь, Молли внутренне подобралась. Она ненавидела выходить на улицу разодетой по последней моде и сталкиваться с женщинами, которые никогда не носили новых платьев, кутались в рваные черные шали и неделями не расчесывались. Взгляды, которые Молли ловила на себе, были полны презрения, зависти или даже ненависти к одетой с иголочки незнакомке, которая должна была выйти замуж за парня с хорошей работой и постоянной зарплатой. Молли помахала пожилой женщине, сидевшей на крыльце своего дома, подставив лицо ласковым лучам утреннего солнышка.

— Доброе утро! — крикнула она.

— Доброе, — угрюмо отозвалась женщина.

Маленькая девочка прыгала через скакалку, у которой не было ручек. Молли потрепала ее по голове.

— Привет, дорогуша.

— Привет. — Девочка остановилась и улыбнулась ей. — Мне нравится ваша шляпка, мисс.

— На ней было перо, но я сняла его, — ласково улыбнулась в ответ Молли. — Как тебя зовут?

— Бетси. Когда я вырасту, у меня будет такая же шляпка.

— Надеюсь, у тебя будет не одна, а десять таких шляпок, Бетси.

Дойдя до конца улицы, Молли вздохнула с облегчением. Свернув на Скотланд-роуд, она села на трамвай, идущий в город. Молли ухитрилась найти работу самостоятельно, не подключая к этому делу связи давно усопшего мистера Брофи. Она работала в магазине дамских шляпок «У Роберты» на Клейтон-сквер, но только до тех пор, пока не выйдет замуж за Тома. К тому времени дочь Роберты, Эрика, которая обычно помогала матери, как раз должна была вернуться из Милана, где она училась делать шляпы.

Роберта — которую на самом деле звали Дорис, — продавала шикарные шляпки шикарным женщинам и сама была ужасным снобом. Молли была твердо уверена в том, что получила у нее место только потому, что ее отец был врачом. Девушка подозревала, что Роберта предпочла бы написать об этом крупными буквами у нее на лбу, выставив сей факт на обозрение своих шикарных клиенток.

Подойдя к магазину, Молли остановилась у витрины, в которой Роберта меняла экспозицию, что она проделывала регулярно и с огромным удовольствием: Дорис была вдовой, и магазин давно стал смыслом всей ее жизни.

— Очень мило, — одними губами прошептала Молли, кивая на шляпку, которую Роберта пыталась пристроить на лысой голове без лица.

Шляпка была сделана из розовой органди с проволочными полями и свисающей сбоку розой и прекрасно подошла бы для свадебного наряда.

Молли открыла дверь, и Роберта сказала:

— Это точная копия модели Уорта.

Обычно она выставляла для продажи копии известных торговых марок — Шанель, Жанны Ланвин, сестер Калло. Некоторые из них Роберта изготавливала собственноручно. Ее клиентки считали их настоящими. Теперь, когда на улице стояло лето, большинство моделей были соломенными: из лакированной соломки, необработанной соломки, отбеленной соломки, а также из фетра пастельных тонов. Последним писком моды в этом сезоне считалась дамская шляпка «колокол», хотя в наличии имелось и несколько моделей с широкими полями для женщин, которые либо были начисто лишены вкуса, либо же им было решительно наплевать на то, что они носят. Шляпка Молли была прошлогодней моделью, которую Роберта продала ей за четверть цены. Первоначально ее украшало огромное страусовое перо, которое девушка сняла и подарила Ирен.

Молли приготовила вторую за день чашку чая и встала за прилавок в ожидании покупательниц. Роберта же уселась на одном из мягких стульев перед большим зеркалом, жалуясь на ноги, которые «когда-нибудь сведут ее в могилу». Время от времени она с восхищением поглядывала на свое отражение. Ее макияж выглядел безупречно, хотя и был слишком обильным; губы Роберта подвела ярко-алой помадой, под цвет своих волос. Ее темно-синий костюм с огромными белыми пуговицами больше подошел бы женщине лет на двадцать моложе, но, впрочем, Роберта была привлекательна в своем, несколько вызывающем, стиле.

Молли Роберта сообщила, что в молодости мечтала выступать на сцене.

— Но мать была решительно против. Она заявила, что это ужасно заурядная профессия, и вместо этого уговорила меня стать шляпных дел мастерицей. А потом я встретила Стюарта, мы полюбили друг друга и поженились. — Женщина вздохнула. — Но я все равно жалею о том, что мама не пустила меня на сцену. Я имею в виду, что в Гертруде Лоуренс или Беатрис Лилли нет ничего заурядного, не так ли? А Сибил Торндайк вообще вызывает всеобщее восхищение.

— В них и впрямь нет ничего заурядного, — согласилась Молли, которая никогда не слышала ни об одной из этих женщин.

Сейчас Роберта с любовью рассматривала свои длинные алые ногти, и Молли сразу же вспомнила, как проснулась в каюте на борту «Королевы майя» в тот самый момент, когда Оливия Рэйнес обрабатывала свои ногти такого же цвета. На верхней койке мертвым сном спала Аннемари. Молли думала о сестре по сто раз на дню. В глубине души она была совершенно уверена в том, что Аннемари пребывает в полной безопасности и, безусловно, счастлива — доказательством тому служило изображение Айдана. Ей исполнилось четырнадцать. Она родилась первого апреля, в день дураков и шутливых розыгрышей. «Помнит ли она об этом?» — спросила себя Молли.

Она вдруг вспомнила ту ночь, когда решила остаться у своей подруги Норин, чтобы избежать домогательств Доктора, и то, как на следующее утро обнаружила сестру лежащей без движения в постели, в перепачканной кровью ночной сорочке. С того страшного дня Аннемари почти ни с кем не общалась, не говоря уже о том, чтобы нарисовать картинку. Но теперь, похоже, она избавилась от этого проклятья, и Молли оставалось надеться и молиться о том, что когда-нибудь она вновь встретится с сестрой — или что Аннемари сама разыщет ее.