Разделенные океаном - Страница 82

Несмотря на тревожные новости, Левон вдруг понял, что не может отвести глаз от пухлых алых губ Пегги и ее полных белых рук. На лбу у нее блестели капельки пота, а кончики рыжих локонов ласковыми завитушками прилипли к шее. Она была похожа на богиню, величественную языческую владычицу. Левон вспомнил, что ее красота поразила его еще в самую первую их встречу.

— Сегодня вы выглядите просто потрясающе, Пегги, — пробормотал он.

К его удивлению, она зарделась, как маков цвет.

— Что это с вами, Лев? Вы никогда не делали мне комплиментов.

— Я произносил их мысленно, — признался он.

Пегги лукаво взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы.

— А я всегда считала вас самым привлекательным мужчиной из всех, кого я знаю.

В животе у Левона творилось что-то непонятное и чрезвычайно приятное, но он все-таки сумел вопросительно приподнять бровь.

— Привлекательнее Дугласа Фербенкса?

— В десять раз! — Пегги рассмеялась. — Вам следовало бы сниматься в кино.

— Тогда меня сожрали бы заживо. — Он жалобно шмыгнул носом. — Я не такой крутой, каким кажусь.

— Знаю. Вы похожи на шоколад с мягкой начинкой, вкусный и сладкий.

Впоследствии Левон так и не смог вспомнить, как именно все случилось. Но прошло совсем немного времени, и он уже занимался с Пегги любовью в белой спальне с кружевными занавесками.

— Я всегда мечтал об этом, — выдохнул он, опускаясь на ее роскошное, дрожащее от нетерпения тело.

— Я тоже, — простонала в ответ Пегги.

Ближе к вечеру Левон вышел из комнаты, чтобы взять бутылку шампанского. Через несколько часов Пегги принесла еще одну. В ту ночь они спали рядом на кружевном покрывале — было слишком жарко, чтобы забираться под него, — и занимались любовью с таким пылом и страстью, каких Левон еще никогда не испытывал. На следующий день оба решили, что поедут домой поездом. Он заказал отдельное двухместное купе, и они любили друг друга всю дорогу до самого Нью-Йорка.

— Спасибо, Пегги, — начал было Левон, когда они ступили на перрон Центрального вокзала.

Их толкали со всех сторон, а шум стоял просто оглушительный. После всего, что случилось между ними, он боялся прикоснуться к своей спутнице из страха, что их кто-нибудь увидит.

Пегги приложила кончики пальцев к его губам.

— Не благодари меня, Лев, и я тоже не буду говорить тебе «спасибо», — прошептала она. — Мы оба сделали именно то, что хотели. И, Лев, я не жду, что мы продолжим наши отношения, оказавшись дома, на своей территории. Ты не из тех мужчин, что любят интрижки, я знаю. — Она пожала великолепными плечами. — Но если будет желание, ты знаешь, где я живу. Пока, хороший мой. — Пегги торопливо поцеловала его в губы и исчезла.

«Тамара, любовь моя, я привел тебе другую дочь».

По какой-то причине Левон все время вспоминал собственные слова, вернувшись из Лос-Анджелеса, тропического рая, где все казалось нереальным. Он вспомнил ту ночь, когда подвозил семейную пару к кораблю, пришвартованному у причала. «Мы едем в Европу», — сообщил ему мужчина. Он как раз выгружал их чемоданы из багажника, когда какая-то молодая женщина попросила его отвезти Анну на Бликер-стрит.

Когда Левон появился с Анной дома, Тамара вышла из спальни в забрызганном кровью платье, которое было на ней в ту ночь, когда они нашли Ларису. Тогда он любил Тамару, и она любила его. Но Анна встала между ними, и так будет всегда, даже теперь, когда они находились за тысячи миль друг от друга. Вряд ли можно винить Анну в том, что их с Тамарой брак дал трещину. Но кто-то же в этом виноват? Тамара продемонстрировала сторону своего характера, о существовании которой Левон даже не подозревал, — безжалостную и эгоистичную. Не исключено, что и он вел себя отвратительно и невыносимо. Он полюбил Анну так же, как любил Ларису, но для Тамары она так и не стала дочерью. Его жена видела в ней лишь другую женщину, соперницу.

А теперь все окончательно запуталось. Тамара злилась на него за долгое отсутствие, насмехалась и презирала за то, что он вернулся домой на поезде.

— Я уже обо всем договорилась, Лев, — пожаловалась она. — Дин Миллер устраивал вечеринку, и я пообещала, что мы придем.

— На детский день рождения? — Неужели она рассчитывает, что он будет играть в жмурки и «музыкальные стулья»?

— Там были все родители, за исключением тебя. — Тамара окинула его гневным взглядом. — Мы пили коктейли в гостиной, пока дети играли внизу.

— Значит, я должен был рисковать своей жизнью и лететь на самолете только ради того, чтобы не пропустить вечеринку у Дина?

— Лев, не утрируй. — Она презрительно передернула плечами.

Жест показался ему оскорбительным, как и недовольное выражение ее глаз.

— У меня что, больше не будет личной жизни, Тамара? — холодно поинтересовался Левон. — Или ты рассчитываешь, что я буду нестись к тебе сломя голову по первому же твоему зову, если я не на работе? Быть может, ты хочешь, чтобы я вышел на пенсию и пребывал в твоем распоряжении двадцать четыре часа в сутки? Только не говори мне: «Лев, не утрируй», иначе я уйду из этого дома и больше никогда не вернусь.

В глубине души он надеялся, что Тамара не послушает его, и тогда бы он ушел, стал бы жить с Пегги в ее квартире над академией и вновь был бы счастлив.

Однако после недолгого размышления его жена сказала:

— Прости меня, Лев, но мы взялись воспитывать Джона, и он имеет право рассчитывать на то, что его отец будет рядом с ним. Мне казалось, ты должен это понимать, — добавила она, смягчившись. Пожалуй, его угроза напугала ее.