— Разве можно быть слишком великодушным? И разве не Христос сказал: «Прости их, Господи, ибо не ведают они, что творят»?
— Он также сказал: «Мне отмщение, и аз воздам».
На следующий день Молли в одиночестве отправилась на могилу Доктора. Она знала, что Финн после долгих и мучительных размышлений решил не хоронить его рядом с мамой, что в свое время вызвало в деревне новую волну сплетен.
Кладбище лежало за церковью Спасителя, в которой Молли приняла первое причастие и где состоялась ее конфирмация (она выбрала имя Тереза). На могиле она обнаружила простую белую плиту, на которой золотом были высечены имя и фамилия Доктора, год рождения и год смерти. Эпитафия отсутствовала. Не было и обычных изречений вроде «Горячо любимому отцу» или «Скорбим безмерно». Между гладкими белыми камешками гравия пробивались сорняки, и Молли вырвала их, а потом положила на могилу одну розу из букета, который приготовила для матери. Она попыталась вспомнить приличествующую случаю молитву, но так и не смогла.
— Покойся с миром, — прошептала она наконец.
Могила матери разительно отличалась от отцовской. Она была ухоженной, без единого сорняка, а в каменной вазе стояли свежие цветы. Молли решила, что за могилой ухаживают Финн и Хейзел или же кто-то из маминых подруг из «Легиона Марии». На надгробном камне были высечены имена ее дедушки и бабушки, которых Молли никогда не видела: Падраик Кормак Коннелли, умерший в 1885 году, в возрасте всего двадцати пяти лет, и Маргарет Бриджид Коннелли, которая пережила своего супруга почти на двадцать лет и скончалась в 1904-м — в том самом году, когда родился Финн.
Молли поставила розы в вазу, но по-прежнему не могла вспомнить слова молитвы. Она не верила в особое таинство посещения могил. Мама умерла, и Молли часто думала о ней, иногда даже мысленно разговаривала с ней. Никакое количество цветов не вернет ее обратно, и осознание того, что останки матери покоятся на глубине шести футов под землей, не сулило утешения. Молли перекрестилась и пошла домой.
— Знаешь, что я думаю, — сказал Том утром в пятницу, когда они одевались. На следующий день они должны были вернуться домой. — Я думаю, что тебе с детьми нужно задержаться здесь еще на недельку.
— Без тебя?
— Я должен выйти на работу в воскресенье, поэтому мне придется уехать в субботу, но тебе-то незачем спешить, родная, — убедительно заявил Том. — Пройдет еще много времени, прежде чем мы снова приедем в Дунеатли, — по крайней мере год. Так почему бы не остаться? Тебе здесь явно нравится, дети веселятся от души, и было бы здорово, если бы ты побыла еще немного со своими братьями.
— Но я не хочу оставаться без тебя! — вскричала Молли.
Она сидела на краю кровати и надевала чулки. Том сел рядом, обнял ее обеими руками за талию и потерся носом о ее шею.
— И мне не хочется уезжать без тебя, но ведь это ненадолго, всего на семь дней. Погода стоит прекрасная, а мама будет только рада поухаживать за мной, ты же знаешь. Она закормит меня до отвала, так что к тому времени, когда ты вернешься, я поправлюсь на целый стоун.
— Ой, даже не знаю, Том.
Но он был прав, конечно. Дети резвились, погода была хорошая, так что было бы чистой воды эгоизмом отказать им в еще одной неделе отдыха здесь.
— Но откуда ты знаешь, быть может, Финн и Хейзел спят и видят, как бы мы побыстрее уехали.
Но когда Том повторил свое предложение за завтраком, Хейзел пришла в восторг.
— Я бы очень хотела, чтобы ты осталась, Молл. Финн будет скучать по Тому теперь, когда они стали добрыми друзьями, но ты с детьми компенсируешь его отсутствие, если останешься у нас еще на неделю.
Меган одобрила это предложение, и на этом вопрос был закрыт.
И вот на следующее утро, по прошествии недели, которая всем показалась чересчур короткой, Молли с дочерьми прощались с Томом, когда он садился в автомобиль ее брата. Финн должен был отвезти его на вокзал в Килдэре. Вещи Тома были уложены в старый ковровый саквояж, отыскавшийся на чердаке, что избавило Молли от необходимости везти их самой. Нервничающего и перепуганного Одуванчика посадили в картонную коробку, в которой проделали отверстия, чтобы он мог дышать.
Молли знала, что будет скучать по Тому, но она и представить себе не могла, что тоска окажется такой сильной. Она смотрела, как Финн выезжает со двора, и все, включая Тома, машут руками, пока автомобиль не скрылся из виду. Молли до сих пор ощущала прощальное прикосновение губ мужа. А тут еще Броуди расплакалась оттого, что папа уехал, и Меган обозвала ее «ревой-коровой».
— А вот я не плачу, — гордо заявила она и через несколько мгновений разрыдалась.
— А что будет, если паром утонет и папа вместе с ним? — поинтересовалась Меган, придя в себя.
Они сидели на скамье в большом яблоневом саду. На траве валялись паданцы — Нанни собирала их и выставляла в ящике за дверью, чтобы прохожие могли угоститься. Молли решила, что поступит так же, если Хейзел не станет возражать. Ее невестка была слишком занята, чтобы этим заниматься.
— Паромы не тонут, родная, — ответила Молли.
— Поезда могут столкнуться.
— Это крайне маловероятно. Поезда почти никогда не сталкиваются.
— А где сейчас наш папочка? — со слезами на глазах спросила Броуди.
— Сейчас он уже едет на поезде, так что дядя Финн должен скоро вернуться. Не забывайте, ваш папочка позвонит из телефонной будки, когда приедет в Ливерпуль, чтобы сказать нам, что добрался благополучно.
— А я смогу поговорить с ним?