— Да, Меган. И Броуди тоже.
Хейзел поддержала идею с паданцами.
— Только будь осторожна, чтобы тебя не покусали осы, — добавила она.
Киран и Оэн пришли Молли на помощь, и, когда вернулся Финн, за дверью уже стоял ящик с прикрепленной к нему запиской, гласившей: «Угощайтесь на здоровье!» Нанни всегда писала «здаровье», но никто не осмеливался сказать ей, что она допускает ошибку.
Финн подтвердил, что Том был жив и здоров, когда садился на поезд. Он скрылся в своем кабинете, заявив, что в последнее время пренебрегал работой и теперь ему придется наверстывать упущенное. Хейзел приготовила бутерброды ему на обед, и он появился лишь к вечернему чаю.
Время от времени в кабинете звонил телефон и Молли с девочками напряженно замирали в ожидании, что вот сейчас Финн позовет их и скажет, что это Том.
Они садились за стол, чтобы выпить чаю, когда он наконец позвонил.
— Чья это была идея, чтобы я вернулся домой один? — убитым голосом поинтересовался Том.
— Твоя, любимый, — ответила Молли.
— Что ж, идея оказалась дурацкой, и я жалею, что она пришла мне в голову. Меня не прельщает мысль о том, чтобы спать одному в холодной постели в пустом доме.
— Это ненадолго, всего на каких-то семь дней, — робко напомнила Молли.
— Целых семь дней! Господи Иисусе, я не выдержу. — Том шмыгнул носом. — Кажется, я сейчас заплачу.
Меган и Броуди дергали мать за юбку.
— Я хочу поговорить с папой, — обиженно заявила старшая дочь.
— Послушай, Том, девочки хотят поговорить с тобой, так что я прощаюсь. Может, ты позвонишь завтра? И береги себя, хорошо? — Она передала трубку Меган, чтобы дочка не закатила истерику.
Меган пожелала узнать, все ли в порядке с Одуванчиком. На пароме Том выпустил его из коробки и посадил к себе на колени. Броуди же не произнесла ни слова. Ошеломленная, она лишь молча слушала голос отца, говорившего ей о том, как сильно он скучает по ней. А потом, совершенно неожиданно, в трубке воцарилась мертвая тишина: должно быть, у Тома закончились мелкие монетки.
В воскресенье после обеда, вскоре после того, как они вернулись с мессы, солнце скрылось за тяжелой свинцовой тучей, небеса разверзлись, и хлынул проливной дождь. Он продолжался целых три дня без перерыва; неудивительно, что трава в Ирландии такая изумрудно-зеленая. Температура упала, и в доме стало неуютно и холодно. Зимой в таких случаях мама разводила огонь в каждой комнате.
Детвора, включая мальчишек Хейзел, недовольно ворчала — играть на улице было нельзя. Молли читала им, пока не охрипла. Она научила их играть в снап, но вскоре всем надоело, за исключением Меган, которая раз за разом выигрывала. Прятки обернулись настоящим кошмаром, поскольку дом был огромным, с массой укромных местечек, в которых можно было затаиться, так что искать друг друга можно было до бесконечности. Джо капризничал, и Молли решила, что у него режутся первые зубки. Должно быть, и Бабблзу не нравился дождь: он сидел дома и писал на коврики.
Том звонил каждый вечер, чтобы узнать, как у них дела.
— Отлично, — охотно отвечала Молли.
Она подождет, пока вернется домой, чтобы сказать ему — идея оставить их здесь, чтобы они побыли в гостях еще неделю, была худшей из всех, что когда-либо приходили ему в голову.
В среду дождь еще моросил, когда Молли вошла в кухню и обнаружила Хейзел, вцепившуюся обеими руками в раковину. Лицо невестки было белым, как бумага.
— Помоги мне сесть на стул, Молли, — прохрипела она. — У меня кружится голова.
— Ты ведь не собираешься рожать прямо сейчас, а? — Подавляя охватившую ее панику, Молли схватила стул и усадила на него Хейзел.
— Нет. Просто ноги отказываются мне служить.
— Я позову Финна.
Прибежал Финн, окинул взглядом побледневшее лицо жены и позвонил доктору, который прибыл немедленно.
На вид доктору Кавано было не больше двадцати одного года, но у него уже было двое детей и жена, которая к Рождеству ожидала третьего. Он осмотрел пациентку, сообщил ей, что она переутомилась и что ей следует немедленно отправляться в постель и оставаться там, по крайней мере, еще сорок восемь часов.
— Миссис Кавано ведет себя точно так же, — пожаловался он. — Она отказывается слушать, когда я говорю ей, что она должна больше отдыхать.
Доктор ушел. Финн повел Хейзел наверх, а Молли взвалила домашние хлопоты на себя, проклиная древнюю плиту, пользоваться которой было так неудобно по сравнению с ее аккуратной маленькой газовой плитой в Ливерпуле.
— Этой штуке самое место в музее девятнадцатого века, — пожаловалась она Финну и пнула ее ногой. — Неудивительно, что Хейзел переутомилась. — Молли подбросила в ненасытное жерло плиты еще угля. — Вы живете, как в каменном веке.
— Я найму кого-нибудь ей в помощь, — пообещал Финн. — Хейзел всегда отказывалась от прислуги, но дом большой, ей приходится ухаживать за большой семьей, а она беременна. С сегодняшнего дня я буду укладывать ее в постель после обеда отдыхать, даже если для этого мне придется нести ее наверх на руках и запирать в комнате.
Через два дня в доме появилась Рози Хьюм, крупная, краснощекая, старательная женщина с крепкими, мускулистыми руками. Ее муж обрабатывает землю, сообщила она Молли, и у них тринадцать детей, четверо из которых уже женились и вышли замуж, а остальные девять еще живут с ними. В мгновение ока Рози развела огонь в кабинете Финна и в комнате Хейзел, пока Финн возился с камином в гостиной, после чего принялась готовить ужин, очистив картофель с такой быстротой, какая представлялась Молли невероятной. Глядя на Рози, она остро ощущала свою никчемность.