Разделенные океаном - Страница 71

— Ты даже ничуть не расстроена, — неодобрительно фыркнув по своему обыкновению, сообщила ей Лили.

Глэдис Молли почти не видела, потому что у той со свинкой слегли дети, а вскоре болезнь подкосила сначала Эноха, а потом и саму Глэдис.

— Не хочу заразить твоих детишек, Молл, — сказала она. — Последнее, что тебе сейчас нужно, — это дом, полный больных малышей.

Агата приходила два или три раза в неделю. Она увлеклась кройкой и обычно приносила шитье с собой. Молли помогала ей подшивать подолы. Подруга заставила ее осознать, что за стенами дома в Аллертоне по-прежнему существует большой мир, в котором можно быть счастливым и радоваться жизни, о чем она стала уже забывать.

Как-то вечером Агата принесла кусок ткани.

— Остатки, — пояснила она. — Я подумала, что ты захочешь сшить себе к лету новое платье. Один из этих балахонов, ну, знаешь, такое платье, совершенно прямое, без пояса, и тебе даже не придется беспокоиться о рукавах.

Ткань оказалась темно-синим льном, и, трудясь над ним, Молли уже представляла себе, как наденет его через семь или восемь месяцев, когда потеплеет. Тома рядом с ней уже не будет, но платье станет доказательством того, что жизнь продолжается, что лето обязательно наступит, а за ним придет зима, которую вновь сменит лето, и так до скончания веков. Молли думала об этом, тщательно вышивая мелкие белые цветочки вокруг выреза платья и вспоминая, как Аннемари ненавидела вышивку и шитье, потому что они отнимали слишком много времени. Младшая сестра предпочитала рисовать и могла закончить картину за пять минут. Агата объявила, что благодаря цветам платье будет выглядеть богаче.

— А из обрезков ты сможешь сделать себе шляпку и наденешь ее на свадьбу нашей Эллен, которая состоится в июле. К тому времени твой ребенок уже родится, и ты будешь королевой праздника.

Все сестры Агаты были помолвлены или благополучно вышли замуж. Она уже дважды стала тетей, хотя сама пока так и не остепенилась, несмотря на то что была старшей. Даже миссис Брофи повторно вышла замуж: ее избранником стал давний друг ее первого супруга.

Но Агата ничуть не переживала по этому поводу. Она не собиралась выходить замуж за кого попало только ради того, чтобы заполучить кольцо на палец.

— Если мне суждено остаться старой девой, что ж, я буду только счастлива, — жизнерадостно отвечала она.

Агата пришла к Молли и в тот вечер, когда к ней заглянул Филипп Фрейзер, чтобы узнать, как у нее дела. Филипп был тем самым молодым констеблем, который оказался у нее в доме в тот день, когда Молли вернулась из Дунеатли и узнала страшную новость о смерти Тома. Когда ей назвали его имя, она вспомнила, что они с Томом были добрыми друзьями. Филипп пришел к ней уже в третий раз. Молодой человек не отличался ни высоким ростом, ни красотой Тома, по крайней мере в глазах Молли.

Она представила его Агате, лицо которой раскраснелось от огня. Каштановые волосы подруги были собраны в высокий неопрятный узел на затылке, а очки сползли на кончик носа, когда она подняла голову от шитья.

Филипп задержался у нее намного дольше, чем рассчитывала Молли. Когда же Агата объявила, что ей пора идти, он тут же вскочил на ноги и спросил, не может ли проводить ее до трамвайной остановки. Через несколько дней Агата рассказала подруге, что уже на второй вечер знакомства он пригласил ее в кино, а на третий они сходили на танцы. Прошло совсем немного времени, и они начали встречаться регулярно.

Глядя на то, как ее подруга и приятель Тома все сильнее влюбляются друг в друга, Молли получила очередное доказательство: мир не рассыпается после того, как происходит очередная трагедия. Ей просто придется привыкнуть к тому, что порядок вещей остается неизменным. Тома больше нет, и, если она не примет этот факт как данность, ее ждет невеселое будущее.

Но сначала она хотела с ним попрощаться.

Каким-то образом, проявив неслыханное упрямство, Молли смогла устроить так, что Рождество она встречала только в кругу своих детей. С самого утра она ощущала незримое присутствие Тома в спальне Меган и Броуди, когда девочки открывали подарки, и рядом с собой, когда шла на мессу. Молли поставила прибор для него во время праздничного обеда и представила, как он, сидя на полу, играет с дочерьми кукольным домиком, который сделал для них дядя Энох. Одуванчик притаился у крошечной входной двери, готовый наброситься на любое создание меньше себя, дерзнувшее высунуть нос наружу. Джоуи сидел у Молли на коленях и чирикал, как воробей, размахивая ручонками, — наверное, тоже видел отца и махал ему.

Это был спокойный день, безмятежный и не богатый событиями. Дети веселились от души, а Молли попрощалась с Томом, зная, что больше никогда он не будет так близко к ней. Вскоре придут грузчики и увезут мебель, а она начнет укладывать одежду и игрушки, готовясь к переезду на Тернпайк-стрит. Еще через семь дней она закроет дверь за тем периодом своей жизни, который был слишком хорош, чтобы его можно было описать словами. Молли расправила плечи. Теперь она была готова ко всему.

Анна была не единственным членом труппы, кто, стоя за кулисами, с восторгом и недоверием наблюдал за сольным номером Зеке. Некоторые его движения выглядели физически невозможными: например, он взбегал по стене и делал кувырок назад; ходил колесом по сцене, описывая четкий круг; совершал невероятные прыжки с конторки и снова запрыгивал на нее, а ведь она возвышалась над полом на добрых пять футов. Над конторкой красовалась табличка с надписью «Портье» — предполагалось, что это — фойе отеля, в котором происходит действие спектакля «Розы алые». Зеке играл роль посыльного, и на нем была изумрудно-зеленая форма с золотыми пуговицами и круглая плоская шапочка, закрепленная ремешком под подбородком. Пьеса шла вот уже три месяца, и за это время шапочка дважды слетала у него с головы. Но Зеке делал вид, что так и было задумано, ловко цепляя ее на крючок на стене, где она и оставалась висеть.