Уже с улыбкой на губах Анна смотрела, как перед ее мысленным взором разворачивается летопись ее жизни, но потом картинка стала мутной и грязной и перестала ей нравиться. Девушка закрыла глаза ладонями, ничего не желая видеть, но пленка продолжала разматываться, и Анна стала свидетелем того, как Доктор надругался над ней, совершив смертный грех, увидела, как они с Молли на цыпочках крадутся по спящей, залитой лунным светом деревне, направляясь к коттеджу финна. Она вспомнила корабль, «Королеву майя», и причину, по которой Молли опоздала на него.
И вдруг, без предупреждения, фильм оборвался и пленка с шумом затрепыхалась на бобине, словно птичка, пытающаяся вырваться из клетки.
Анна встала с кровати и села у окна, не отдавая себе отчета в том, где находится. Что там, на другой стороне дороги, — лес, освещенный редкими фонарями? Мимо проезжали автомобили, и она спросила себя, а который сейчас час? Что она здесь делает? Чей это дом? И что случилось с Молли?
— Меня зовут Аннемари Кенни, — произнесла девушка вслух. — У меня есть сестра и трое братьев. Я родилась в деревушке в Ирландии, которая называется Дунеатли. — Она вздрогнула, неожиданно ощутив резкий холод.
Посидев еще немного, Анна вернулась в постель.
Когда она проснулась, за окном уже стоял белый день и она вновь стала Анной Мюррей, а воспоминаний о минувшей ночи у нее не сохранилось, если не считать легкой боли в груди. Но и та исчезла, когда девушка спустилась к завтраку.
Два письма из Управления ливерпульской полиции пришли одновременно. Первое извещало Молли о том, что, поскольку Том погиб при исполнении служебных обязанностей, ей назначена пенсия в двенадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю. Второе предписывало ей освободить дом в Аллертоне к концу декабря. Оно лишь официально подтвердило то, о чем предупреждала ее Элси Хардкасл. Тома похоронили всего неделю назад, но Элси сочла, что Молли должна быть готовой к тому, что ей предстоит.
— Это дома для полицейских, а не для их вдов, — с горечью заметила она. — Тебе дадут три месяца на переезд. Нам с Чарли тоже предстоит съехать, когда он выйдет на пенсию.
Молли с детьми должна была жить с Ирен на Тернпайк-стрит. Мебель, которую они с Томом покупали вместе, предстояло продать. Но все откладывалось до самой последней минуты, потому что Молли хотела встретить последнее Рождество в доме, в котором они с Томом прожили пять благословенных, счастливых лет.
Лили и Паулина, в кои-то веки сойдясь во мнении, считали, что она должна уехать немедленно, дабы поскорее расстаться с домом, полным воспоминаний о Томе. Молли сочла бесполезным объяснять им, что именно поэтому она и хочет задержаться тут как можно дольше. Она была уверена, что душа Тома по-прежнему живет здесь, согревая их по ночам и оберегая днем. Кроме того, ей хотелось отложить переезд на Тернпайк-стрит на максимально возможный срок: Молли не ждала от этого переселения ничего хорошего.
Финн, приехавший на похороны, попытался убедить ее вернуться с ним в Дунеатли — и уже не в первый раз.
— Там хватит места для всех, Молл, тем более что девочкам у нас очень понравилось. Хейзел взяла с меня слово, что я попробую уговорить тебя.
Но Молли решительно покачала головой.
— Хейзел и так воспитывает Тедди и Айдана, не говоря уже о своих детях. А скоро у вас их будет четверо. Разумеется, я возьму на себя часть обязанностей, да и Рози Хьюм будет помогать, но ответственность за дом и хозяйство по-прежнему будет лежать на Хейзел. — Более того, она станет чувствовать себя лишней. Хейзел и Финн имели полное право на личную жизнь, а куда прикажете ей девать себя по вечерам и выходным? — Как бы там ни было, Ирен рассчитывает, что мы переедем к ней. Она просто убита смертью Тома: он был ее любимцем. И я буду чувствовать себя ужасно, если увезу его детей. Кроме того, я люблю Ливерпуль и попросту не хочу уезжать отсюда. — Она была членом семьи Райанов и полагала своим долгом остаться с ними, а не со своими родными.
Финн поцеловал ее в лоб.
— Жизнь — чертовски несправедливая штука, сестренка. Если кто-нибудь и заслуживает счастья, так это ты.
— В браке с Томом я была самой счастливой женщиной на свете, и это длилось целых пять лет, Финн. Даже если я больше никогда не улыбнусь, этого счастья у меня не сможет отнять никто.
Впрочем, эти слова предназначались лишь для успокоения Финна. Молли не хотела, чтобы он, оставаясь в Дунеатли, беспокоился о ней и жалел ее. Она не взялась бы описать свои чувства, но слово «счастье» стало бы последним, которое она бы употребила. Шли недели, приближалось Рождество, а Молли чувствовала себя лишь наполовину живой. Жизнь потеряла для нее цель и смысл, не считая, разумеется, заботы о детях. Она кормила их и обстирывала, содержала дом в чистоте и умудрялась иногда вспоминать о себе.
Вместе с декабрем к Молли пришло осознание того, что она ждет еще одного ребенка. Для многих женщин это стало бы последней каплей горя, но Молли, наоборот, воспрянула духом. Почему-то она знала, что это будет мальчик и она назовет его Томом. Вообще-то, переселившись к Ирен, она собиралась найти работу, но это немного подождет, только и всего.
Ирен же приходила каждый день, огорчая девочек скорбным выражением лица и громкими рыданиями. Смерть сына была все еще свежа в ее памяти, и сердце матери разрывалось от боли, словно это случилось только вчера. Молли не знала, что делать. Она не могла утешить свекровь, предпочитая горевать в одиночестве. Лили и Паулина сочли ее чрезвычайно сильной и безжалостной. Они заявили Молли, что смерть мужа она перенесла необычайно стойко.